Бета-тестеры - цикл рассказов Призрака - Страница 156

156

— Я пойду сзади, — мрачно предложил Ксенобайт. — Вот и проверим, кого они боятся больше: мифического Тушканчика или реального меня!

— Мамонта помнишь? — мрачно предостерегла Мелисса. — Так у нас все племя дуба даст.

Выход был только один. Где-то полчаса Ксенобайт камлал у тотемного столба перед входом в священную пещеру. Он завывал и корчился, отбивал чечетку не хуже бравших Зимний дворец матросов, периодически взревывал, вращал глазами и колотил в бубен. Племя рыдало от гордости за своего шамана. Внучка, не отрываясь от камеры, шепотом клялась, что, когда она продаст эту видеозапись на телевидение, два Майкла, Джексон и Флэтли, перевернутся в гробу.

Последний раз пройдясь «лунной дорожкой» перед тотемным столбом, Ксенобайт стукнул в бубен и сдержанно предложил записываться в добровольцы. Площадка моментально опустела. Кажется, телепортацию пещерные люди освоили куда раньше полетов.

Программист устало опустил бубен, вздохнул и яростно боднул тотем племени.

— Вот паразиты, — горько проговорил он. — Я тут для них распинаюсь, как гармонист на дискотеке, а они… Чума на оба ваших чума, блохастые кретины!

— Ксен, ну не переживай ты так, — неуверенно попыталась утешить его Внучка. — Им понравилось! Только…

— Только никто не хочет быть первым, — хмыкнула Мелисса. — Так что лезть придется нам. Что, в принципе, логично. Вот увидишь, если мы войдем в эту пещеру, пройдем ее насквозь и вернемся…

— К тому же, — кисло заметил Мак-Мэд, — у нас есть два добровольца.

Ксенобайт уныло глянул на «добровольцев» и застонал.

— Волчья Лапка… Я мог бы догадаться. Кто там второй?

Субъект в потертой шкуре с достоинством вышел вперед.

— Гадючий Язык. Сюрреализм. Унесите, — пробормотал программист. — Я могу понять Лапку, но ты?! Ты всегда был грязным сплетником, лентяем и пронырой, но при этом производил впечатление разумного существа. Что тебе-то не сидится?

— Не знаю, — холодно ответил Язык, ковыряясь грязным пальцем в ухе. — Меня тут все третируют и никто не уважает. Если вернемся — стану героем. К тому же мне страсть как хочется взглянуть: что же такое в этой пещере? И что за Большим Бугром?

— Поздравляю, Язык, — угрюмо буркнул Ксенобайт. — Ты стал настоящим человеком. И вообще, вранье все это: не труд сделал из обезьяны человека, а любопытство и жажда халявы.

***

Собрав все необходимое, маленький отряд двинулся в путь. Напоследок Банзай задвинул пламенную речь на тему того, что он, вождь, можно сказать — отец племени, лично отправляется прокладывать дорогу к светлому будущему для своего народа.

Народ аплодировал, рыдал, но оказывать поддержку по-прежнему не спешил. Тестеры в сопровождении двух ботов скрылись в недрах пещеры.

За первым, выходящим на поверхность залом обнаружился довольно широкий тоннель. Сначала все было сравнительно спокойно, но чем дальше, тем чаще неровный свет факела стал выхватывать из темноты обглоданные скелеты с переломанными костями и проломленными черепами.

— Не нравится мне тут, — сдержанно заметил Гадючий Язык. — Вообще-то, строго говоря, мы совершаем святотатство. Ведь ясно же было сказано — табу. Есть, конечно, в народе мнение, что табу — пережиток дремучих времен, когда наш мохнатый предок еще не умел обрабатывать камень и боялся мамонтов. Мол, в наш просвещенный век, когда человек поставил себе на службу такие стихии, как огонь…

— Язык, заткнись, — посоветовал Ксенобайт. — Я шаман или кто? Я же благословил всех.

— Так-то оно так, — кивнул Гадючий Язык. — И правильно говорят: времена меняются. Мол, крутые времена требуют крутых решений. Но вот был в моей практике такой случай. Жил в нашем племени охотник один, Мохнатый Фасимба. Был он, надо сказать, дурак и грубиян, а еще жадный очень. Впрочем, к данному делу это не относится, хотя как-то раз добыл он целого птеродактиля, а тут я мимо иду, ну, и говорю, мол, поделись, ибо…

— Прокрути, — поморщился Махмуд.

— А… ну да. Так вот. Решил он как-то в Крокодиловом омуте искупаться.

— Зачем? — удивленно спросил Мак-Мэд.

— Да наврал ему кто-то, мол, если часто купаться, девушкам больше нравиться будешь. Ну, а Фасимба так подумал: купаться в Крокодиловом омуте — табу. Значит, если все-таки там искупаться, то потом можно вообще не мыться, а девушки все равно любить будут. Большой мыслитель был Фасимба, этого не отнять. Но ведь — табу. И решил Фасимба большую жертву духам принести, значит, чтобы для него исключение сделали. Что им, жалко, что ли?

— И что?

— И все. Сожрали его крокодилы.

— Дурак твой Фасимба был, — хмыкнул Махмуд. — В Крокодиловом омуте не потому купаться нельзя, что табу, а потому, что там крокодилов полно. Вернее, потому и табу, что нельзя.

— Вы хотите сказать, — хладнокровно парировал Гадючий Язык, — что в случае с Крокодиловым омутом табу имело под собой прагматические обоснования?

— И где ты таких умных слов нахватался? — поразился Ксенобайт.

— У питекантропов.

— Ты смотри, Язык, — веско заметил Махмуд. — Питекантропов, если помнишь, умные слова до добра не довели.

— Э-э-э, — смутился Гадючий Язык. — Это точно, но я-то к чему это все?

— Ну?

— А вдруг и тут имеет место логическое обоснование наложенного традицией запрета?

— Ты попроще говори, а то по шее получишь.

— Ну… Вдруг и тут крокодилов полно?

Группа даже остановилась, чтобы обдумать слова сплетника.

— Тут крокодилы не водятся, — уверенно заявила Внучка. — Они сырость любят.

156